— Все, что не вписывается в ее представления о детях и семье, должно быть исправлено. Любыми способами. Так?

— Ага, — еще один смешок, пропитанный горечью и болью. — Мы вроде бы спокойно говорили. Осторожно. Я пыталась все понять, что ей нужно, отвечала кратко в подробности не вдаваясь… И тут у меня рукав задрался на толстовке. На правой руке. И она увидела татуировку. Вы то привыкли, не замечаете. Да и я порою забываю о ней, тем более, что сейчас этим никого не удивишь. А она… Она замолчала так, резко. Уставилась на мое запястье, смотрела, молчала… Только пальцы сжимали рукоять турки. Так, что костяшки побелели. Я решила печенье достать из шкафчика у окна, встала, собираясь мимо нее пройти… Я даже сообразить ничего не успела. Она меня толкнула, ухватив пальцами за запястье, стянула кофту до локтя. И попыталась вылить на место, где татуировка, кипящий кофе. Что бы стереть то, чего по ее мнению не должно быть у ее дочери. Это позорное клеймо, так она сказала. Я левой рукой оттолкнула, но попала ладонью по турке. Она, заметив это, еще и прижала сильнее, вцепившись мне в волосы. А потом… Ну вы видели, что с кухней стало. Все, что я смогла, это забиться в угол и не отсвечивать, пока она сметала все на своем пути. Остановилась, когда звонок моего сотового услышала. Резко так. Словно переключатель сработал. И мило улыбнувшись, ответила на звонок. После чего, все с той же улыбкой положила трубку на стол и ударила по ней молотком для мяса. И ушла.

— Вот так просто? — в отличие от Толяна, соображавшего как бы так сказать, что бы все прозвучало цензурно, Док все еще держал себя в руках. Хотя судя по горке измочаленных в конец листьев фиалок, давалось ему это ой как нелегко.

— Вот так просто, — Мирка тяжело вздохнула и посмотрела на них все тем же, усталым, больным взглядом. — Велела не хулиганить, вести себя прилично и хорошо учить уроки. После чего оделась и ушла. Правда, бросила из коридора, что скоро мы вновь будем большой и дружной семьей. Уж она-то постарается. И знаете, парни… Мне на самом деле никогда так страшно не было, как когда она говорила об этом. Действительно страшно.

В комнате воцарилось тяжелое молчание. Выговорившись, мелкая вновь укуталась по самый нос, поджав колени к груди и нахохлившись, как самый настоящий воробей. Даром, что Ворон. Тимыч ощипав третью по счету фиалку, молча удалился в сторону кухни, но не дойдя до нее немного, свернул в ванной. И судя по звуку, сунул головы под холодную воду, пытаясь так привести мысли в порядок и не наделать глупости. Ну а Толик…

Сам хозяин хаты, докурив сигарету, затушил ее в пепельнице и уселся рядом с подругой, обнимая, позволяя привалиться к своему плечу. И взъерошив копну темных длинных волос ласковым жестом, поинтересовался тихо:

— Что делать будем, Вороненок?

Мира вздохнула, прижимаясь крепче, сцепившись здоровой рукой в его пальцы. И так же тихо ответила:

— Не знаю, Толь. Правда. По-хорошему, адвоката надо найти. Такого, что сможет выбить назначение на все возможные экспертизы и проверки на вменяемость. Что бы у нее не осталось ни единого, даже самого призрачного шанса восстановиться в правах и получить опеку над Данькой. И честно говоря, я не имею ничего против, если она снова загремит в психушку. Плевать, как это выглядит со стороны, мнение общества это проблемы самого общества, а не мои. Я просто хочу, что бы она исчезла из нашей с Данькой жизни. Навсегда. Вообще. Понимаешь?

— Да кто бы спорил, Вороненок… — вздохнув, Толян почесал затылок. — Но пока хреново так представляю, как этого добиться. В нее на руках заключение врачей, положительные характеристики и хоровые выступления добросердечных волонтеров. А это знаешь ли… Не фунт изюма.

— Это всегда можно оспорить, — презрительно фыркнул вернувшийся в комнату Достоевский. И недовольно скривился, промокнув полотенцем мокрые пряди волос.

— Ее анамнезу и дядюшка Фрейд позавидует. Забыть про него так просто не получится, Мир. А если ее пичкали сильнодействующими препаратами, то без последствий никак не обошлось. Ни вообще, ни в частности. Нужно только правильно собрать документы и проследить за проведением экспертиз. Всех. Но если с тем, как быть понятно, то на повестке дня встает другой вопрос.

— Денег, — согласно хмыкнул Череп, хмурясь и потирая лоб. Мира сжала его пальцы сильнее, предсказуемо собираясь возражать. Но Толик несильно щелкнул ее по носу, оборвав любые возражения. — Нужны деньги, связи и хороший, я бы сказал очень въедливый и небрезгливый адвокат. Я у бати поспрашиваю, наверняка у него есть парочка знакомых.

— Дельная мысль. Я у своих поинтересуюсь, по поводу ее лечения и его последствий. И Мир… — Док отпихнул ногой в сторону журнальный столик и присел на корточки, заглядывая в глаза девушке. — Будь хорошей девочкой, Вороненок. Засунь свою гордость и самостоятельность туда, куда проктолог еще не смотрел. Мы в деле, мы тебя не бросим, не в этот раз. И не-a, не отделаешься от нас. Ясно? Чего бы нам это не стоило, мы тебе поможем. И это не обсуждается. Ты меня поняла, солнце?

— Док…

— Мир, если так сильно хочется, я тебе устрою познавательную экскурсию не только к этому специалисту узкого профиля, но и в морг. Для профилактики, — сощурившись, Тимофей неодобрительно покосился на хохотнувшего Черепа. Тот тут же состроил невозмутимое выражение лица. — Гарантирую, это будет незабываемо. Но пока, будь лаской, заткнись и не мешай нам помогать тебе. Лады?

Мирослава молчала минуты три, кусая и без того разбитые губы, поглядывая то на упрямо сжавшего челюсти Толика, то на зло щурившегося Дока. И, видимо, решив что-то для себя, тихо вздохнула, бледно улыбнувшись?

— Ясно. Спасибо вам… За все. Что бы я без вас делала, а?

Парни переглянулись и тихо, насмешливо фыркнули, скрывая за этим облегчение, окатившее их изнутри, стоило Мирославе согласиться. А Достоевский, поднявшись на ноги, вытащил телефон, сунув его в руки подруги, и добавил, с ехидной улыбкой:

— Влезала бы в неприятности, что ж еще? Держи. Не хочу, чтобы ты опять потерялась где-нибудь без связи с миром. И не вешай нос, мелочь. Прорвемся, не в первый раз. И явно не в последний.

— Это точно, = хрипло хохотнула Мира, неловко сжимая пальцами пострадавшей руки новый смартфон. И отстранившись от плеча Черепа, сгорбилась. — Мне это… Возвращаться пора. На работу. Она у меня с проживанием… Толь, отвезешь, а? Ай! За что?!

— За идиотские вопросы, Вороненок, — мягкая улыбка на лице Тимыча никак не вязалась с общей аурой мрачности, окутавшей его. Но от нее, отчего-то, у Черепа перестали дрожать руки и куда-то пропала вся злость. А Мирка…

Мирка улыбнулась чуть шире, медленно поднявшись с дивана и начиная собираться. Она по-прежнему куталась в плед и иногда вздрагивала, оглядываясь по сторонам, но уже не казалась собственным призраком.

И глядя на нее, такую хрупкую, слабую и отчаянно смелую, Череп в который уже раз за время их знакомства поклялся, что ни за что не позволить ей снова остаться с проблемами один на один. Не тогда, когда этой самой проблемой стала женщина, явно лишившаяся последних мозгов и способная если не на все, то на многое!

Глава 8

Наша семья — это странное нечто, Которое вечно стоит за спиной. Я просто хочу быть свободным и точка, Но это означает расстаться с семьей Наутилус Помпилиус — Наша семья